Offline
Сподвижник
Профиль
Группа: Пользователи
Сообщений: 927
|
Очень глубинные женские стихи, о женской природе и божественном предназначении женщины. Знакомтесь - Бальмина Рита Дмитриевна.ИЗ КНИГИ " ЛИШНЯЯ ЖИЗНЬ" (стихи последних лет) *** Полночный бог, моя молитва У горла твоего, как бритва, Она опасна и остра. Луна мне сводная сестра На своды потолка, на стены Она бросает тени тлена. Моя небесная родня В сомнамбулы зовет меня. Ее ущерб едва заметен. Протуберанцы звездных сплетен Падучие, как кирпичи, Ее преследуют в ночи Пока она по звездным стеклам Льет голубое молоко Туда, где тучам полудохлым Ползти по небу нелегко, Чтоб заиграли в лунном свете Как мудрые седые дети, Которых лунный свет хранит От плит полночных панихид. Я выключу, поскольку поздно, Свет лунный, облачный и звездный. Полночный бог, храни меня От песен солнечного дня.
*** День расплавляется у ног, Тягуч и влажен. Я забреду на огонек Горящих скважин. И вырвусь из дневных оков И круговерти. Наручники для дураков К запястьям смерти Прикованы не для затей. Пресытясь пайкой пестицидов И нерожанием детей, Как высшей формой суицида Я буду идолов лепить, Пренебрегая лженаукой. Меня уже не утопить В крови моих любимых внуков.ИЗ КНИГИ "ПОСЛЕСЛОВИЕ К ОРГАЗМУ" МЕНАДА Взахлёб, взасос, сползая на колени, Срывая с тела все, чтоб не мешало, Я захотела стать менадой талой В магическом фаллическом моленье.
Взахлёб, взасос изласканный отросток, Продолговатый идол — ты заложник Скольжения во лжи движений сложных И наслаждений обоюдоострых.
Взасос, взахлёб, вберут прибоя губы Слюну волны с окатышем блестящим И, поглотив, на глубину утащат, Дыхание перемыкая грубо.
Взасос, взахлёб, горячий гладкий камень, У глотки кляпом вкус горчащей соли, И уст усталых алые мозоли Над нёбом с пенистыми облаками.
Взахлёб, взасос, распластанной менадой, Солоно-горькую глотаю жижу. За нрав языческий и за язык бесстыжий Других наград менадам и не надо.
ЭКЗОТИКА На самом деле было хорошо Спать у костра в обнимку с чужаком, И в ледяную воду — нагишом, И по безлюдным скалам — босиком. И падая в косматую траву, На варварском наречье этих мест Шептать ему, что брежу наяву, Что здесь мне никогда не надоест. Но твердо знать, что это эпизод: Через неделю, если повезет, За мной сюда вернется вертолёт И на Большую землю заберёт.ИЗ КНИГИ "СТАНЬ РАКОМ" САЛОМЕЯ Стриптиз в главе Священного Завета - Я тоже голой танцевать умею. Но девственная шлюха Саломея Чьей головы потребует за это? Ей нужно казни одного невежды - Но царь осоловел на ложе лени: Его ли соблазнят колени Из под расшитой золотом одежды? И стерва пляшет легкой рыжей серной И стан свой гибкий извивает рьяно, Чтобы постигла участь Олаферна Обидчика царевны - Иоанна. А взгляд царя трезвея и дурея Следит за недотрогой - длиннонога... Ей нужно крови одного еврея - А это для царя не так уж много За плоский нежно-розовый живот, Где в узком скользком девственном ущелье, Меж влажных створок устрица живет Под шерстью - некошерным угощеньем. Рот Ирода кармельским хмелем смраден, Слюной желанья захлебнулась речь: От сальных алчных губ не уберечь Тугих, лиловых, жадных виноградин Ее сосков. Хрипя, как вепрь голодный, За паха пышного пушистый клин Ты все отдашь, всесильный властелин, И все отрубишь у кого угодно. Лукава обольстительная рать В аорте исторических уроков Привыкшая стопами попирать Отрубленные головы пророков. Довольно ягодицами вилять! Глядите, добрые, глядите, люди, Как стройная нетронутая блядь Несет главу кровавую на блюде.
ПОЛЕТЫ НА МЕТЛЕ 1 Я знаю на улице Алленби каждую шлюху в лицо. Я шумного нищего пьяницу возле большой синагоги Опять обойду. Обойду и менял-наглецов, Которые “куклой” с прохожих взимают налоги. Я знаю: на улице Алленби можно купить сигарет В любое ночное и даже военное время. Ее тротуар субтропическим зноем прогрет И свалкой отбросов, готовой родиться, беремен. Я знаю: метут этот мусор поганой метлой Филолог с Фонтанки, играющий рифмами тонко, И черный, огромный, клыкастый, но вовсе не злой, Потомок вождя людоедского племени в Конго. Над их головами, нагая, лечу на метле На грязную, черную, чертову эту работу: Ведь я состою судомойкой при адском котле, В котором свиные котлеты готовлю в субботу. Так мне ли бояться пришествий и страшных судов? Кто “куклу” судьбы разменял без судебных издержек, На улице Алленби грязных чужих городов Метлу свою крепко руками гудящими держит. Целуй мне ладони мозолистых рук, дорогой, Они огрубели, шершавой коростой покрыты. На улице Алленби сделалась бабой ягой Среди мастеров безработных твоя Маргарита.
2 Июль и улей шука “пишпешим”, Мы на крючке арабской вязи Яффо По вязкому асфальту зашуршим - Шершавой ржавой жиже. Жар шарава Лоб выплавляет потом на зрачки, Вобравшие орущий торг толкучий: Когда вонючи мусорные кучи, Нос не спасут защитные очки. Старик-старьевщик в куфие рябой, Нас безуспешно зазывая в лавку, За рукава потащит за собой К захламленному черт те чем прилавку. Ускорим шаг, чтобы в тени ограды Кривой аркады оказаться - в гуще Из винограда, киви, авокадо, Еще зеленых, но уже гниющих, Где жабры торжища дрожат жарищей, Гортанна речь, лужёных глоток вопли. Мы здесь не просто так, мы прозы ищем, И праздности, и астраханской воблы. Но рыбный ряд - кальмары и креветки, Миноги и моллюски, раки, крабы, И запах тины, гнилостный и едкий. В парах гашиша торгаши-арабы, Гривасты, угрожающе игривы И агрессивны до возни крысиной. Но ветра неожиданным порывом Ломается хребет хамсина, В лицо швырнув отбросы, шелуху, Обрывки фраз, газет, картонной тары. Ты отрываешься, витаешь наверху, Взмываешь и летишь над Яффо старым, Возносишься все выше и паришь - Ты, с кем в обнимку сквозь обман шагала, А под тобой невидимый Париж И старый Витебск, видевший Шагала.
3 Пейзаж восточный утончен - вдали Увечный век, увечный человек, Которого сюда силком вовлек Восторженный апологет Дали. “Апологет” не путать с “плагиат”: Ведь подлинник от подлости льняной Едва ли отличит нетрезвый взгляд Под синью с апельсиновой луной, Где Яффо в явь ночную погружен - Гнездовье магометовых внучат, Чьи минареты к небесам торчат, Возбуждены и лезут на рожон. А тот, кто стал стофажем для пейзажа, Зажав бутылку, ею подогретый, Глядит на крепость, море, минареты Сквозь лажу, сквозь воспоминаний сажу: О том, как в неурочный час домой Вернулся, как повел себя не тонко С не знающим кириллицы подонком, С полицией, и со своей женой. Пока она косит под Натали, Он сам себе оратор и оракул - Вот сделает еще глоток араку И воспарит с наскучившей земли. А может быть, на землю упадет Забытым сном про непорочный снег Молочных, теплых материнских нег, Рыдая, как последний идиот.
4 Я вижу Яффо по-другому, И ты меня не убедишь В том, что предутренняя тишь В порту напоминает кому. Здесь зной зловонный неизбывней, И рыба пахнет анашой, И пирсов каменеют бивни Сквозь бриз в лагуне небольшой. По кромке бахромы из тины Хромает наловивший крабов, А мол волной плюет картинно На мокрых рыбаков арабов. Им шлюхи-звезды строят глазки, Блестят, что шекели-приманки, Хотя куда острее ласки У марокканки-наркоманки. Та присосалась к сигарете - Страшна, как божье наказанье... А лунный серп на минарете Острей ножа для обрезанья, Острее брани на губах Прямых потомков Авраама... Органный бог, органный Бах Из католического храма - Дух духоты... Вдыхай, пиши, Вложи в слова такие средства, Чтоб состояние души Передавалось по наследству.
5 Безалаберен, склочен, блудлив, суетлив Пыльный город, не ставший прижизненным раем. Я впадаю в твою нищету, Тель-Авив, И под пеклом нещадным твоим загораю. Я читаю, как чей-то чужой черновик, Низких зданий на сваях бессвязную вязь. Ты в эпоху Мандата к шифровкам привык, И удав удивленья вползает, давясь, В узость улочек, коих запретные строки Левантийскою скукой до буквы прогреты, А с утра по-арабски свой голос жестокий Издает восклицательный знак минарета. Ты похож, Тель-Авив, на карманного вора, На салат из борделей, кафе и гостиниц, На гибрид синагоги с хоральным собором, Ты - восточный базар и восточный гостинец. Здесь в пять тысяч никак не запомню каком, Накануне еврейского Нового года, Дед-Хамсин преподносит мне горловый ком, И горька мне закуска из яблок и меда. Предвкушаю застолья своих ностальгий По тебе, Тель-Авив, - эту ношу слоновью: Изнасилуй, влюби, а потом оболги, Наплевав мне в лицо безответной любовью.
6 На обветшалых пыльных декорациях Линяет южный Тель-Авив ужом. Четвертый год играю в эмиграцию - Чужая роль на языке чужом. По мишуре бумажной и картонной, По скрипу нервному фанерных сходен - Смотри, с каким апломбом примадонна Из амплуа любовницы выходит. Не аплодируй... Флёр небес на кольях, Софит луны не виден и на треть, Молчит суфлер героем из подполья, А я готова со стыда сгореть. Мне не припомнить реплики весёлой, Уничтожаю паузой партнёра. Хохочет подло над моим проколом Галёрки флорентинской свора. Я зубоскала с рожками, который Ржал громче всех, по почерку узнала: Он к этой пьесе, как и автор Торы, Не написал счастливого финала, Чтоб режиссёру не бросаться с крыши, Коль замысел его не воплотится, А лишь сойти со сцены без афиши Или взлететь над Флорентином птицей.
7 Улица Шенкин. Шанхайский щенок разукрашенной суки Делает лужу цветному джазисту на брюки. Модные лица, точнее, под гримом гримасы: Шенкин шикует у летних столов из пластмассы. Вечер субботний с извечным аншлагом у баров Сядет за столик в углу с мужеложеской парой - Вкус демократии с пивом мешает хвастливо Сохо, Бродвей и Монмартр, и Арбат Тель-Авива. Шансы прибиться к чудным завсегдатаям выглядят скудно, Ибо убоги Багамы богемного судна - Слишком дырявы попсовые джинсы и минибюджеты. Шенкин шинкует салаты сусальных сюжетов, И, забираясь к Единому Богу за пазуху крыши, Пишет стихи и картины и дышит гашишем.
8 Придаток улицы РАМБАМ - Пустой кондитерской столы, Где пена хлещет по губам Тебя, наездницу метлы. Поскольку лавочник зевал, Его смущаешь наготой Метлы, похожей на штурвал Своей конструкцией простой. Ты, важно утоляя жажду, Жестянку к урне отшвырнешь И, на метлу вскочив отважно, За угол крыши завернешь. Жестянка из-под “колы-дайет”, Скользя по глинистой земле, Без удивленья наблюдает Твои полеты на метле.
9 Звери молятся богу охоты, Лижут лысой луны затылок. Вас назначили доброхоты Пьяным джином пустых бутылок.
Ваши джинсы до дыр износом, У виска колтуна солома, И оправа блестит изломом Над уныло повисшим носом.
Тесноватой рубашки клетка Держит Ваше тепло в простуде. Вы стареющий малолетка, Допивающий лунный студень.
Полночь в лунном бездонном желе. Полно в лунном бездомном жилье Сомневаться, что Сивка-Бурка Вас домчит на Красной Стреле В Санкт-Авив из Тель-Петербурга.
10 Я просто иду домой По улице неродной, По городу неродному К такому чужому дому, К родному чужому мужу, Который небрит, простужен И ждет из другой страны Письма от своей жены. Я просто иду с работы, Минуя большие лужи, Уже прохудились боты, И нужно готовить ужин Больному чужому мужу, Который устал от кашля, Которому стало хуже, Которому тоже страшно.Пятый венок из "Лунной короны"СНЫ ВОЙНЫ Сергею Примерову 1 Когда сквозь силуэт окна Посмотришь, как из-за бойницы, - Увидишь, что еще одна Стена разрушена в больнице, А на руинах - полотенец Из ситца раненные птицы, Боец безногий матерится И плачет, как грудной младенец. Когда оттяпана нога, Что тот кусок от пирога И нет достаточной сноровки - Ползи подобьем утюга Живой мишенью для врага За шоры светомаскировки. 2 За шоры светомаскировки Влетает огненный осколок Разорванной боеголовки На сотни, тысячи иголок. Ты ими вышит на войне Крестом - ты намертво пришит К земле, которая грешит Каннибализмом - в стороне, Из коей испокон веков Прочь изгоняли чужаков, Не разбираясь, кто таков, Откуда шел и на хрена. Прицельно взглядами врагов В голодный дом глядит война. 3 В голодный дом глядит война. Кого еще не досчитались? Тех, кто, послав присягу на, Во вражеском плену остались. Сменили веру, имена И по законам шариата Живут, как их враги когда-то, Тому назад... И чья вина В том, что сыны от местных див, Чужой обычай затвердив, Светлоголовы, полукровки? Не принимая за своих, Судьба разглядывает их Глазами опытной воровки. 4 Глазами опытной воровки Обводит смерть свои посты, Но это только подмалевки: Грядут батальные холсты. Кто давит кадмий и краплак На грязную палитру розни, Чтоб в казни превращались козни, И кисть сжимается в кулак И вытирает кровь и пот Со лба, чтоб не попали в рот, И гнева ширится каскад, Но он растратчик и банкрот: Он смерть пускает в оборот, Когда разруха и распад. 5 Когда разруха и распад, А у кормила - идиоты, Патриотизм идет на спад, И патриоты без работы. Но безработный патриот Страшнее танковой атаки, Бесстрашный в рукопашной драке, Когда в руках гранатомет. Он вне себя от правоты, Он с президентами на "ты" В честолюбивые мгновенья... Но исполнимые мечты Про президентские посты Подобны трупному гниенью. 6 Подобны трупному гниенью Этнические анекдоты. Под их нестроевое пенье Идут на доты патриоты. В грязи национальных фобий Могилы роет волонтер: Его язык, что штык, остер. Вдыхай же вонь гнилую в обе, Когда он травит иногда Про чукчу или про жида И ржет без всякого стесненья, Чтоб кровожадная вражда Въезжала в наши города, Когда расправы и гоненья. 7 Когда расправы и гоненья, Когда расстрелы без суда, А пресса, будоража мненья, Дрожа, снует туда-сюда. Шрифт тиражирует мандраж, Когда не по-житейски жутко Нешуточную жарит утку И виражами вводит в раж Кураж... Евангелисты мы, Когда апостолов умы Апокрифически вопят: "Монтаж!" - и лживый телевзгляд В экраны подливает яд, Законы спят и Бог распят. 8 "Законы спят и Бог распят. В чем это руки до локтей? Ты в брызгах с головы до пят. Ты взмок, солдат? Потей, потей... А в чем, скажи-ка мне, сынок, Рука от локтя до плеча? Ты всем похож на палача, Сынок, от темени до ног. Отмойся, сынку, приезжай, У нас не собран урожай. Что делать матери и мне, Когда ты пишешь: "Отвяжись, Мне нравится такая жизнь, Не жди меня в другой стране". 9 Не жди меня в другой стране, Я не оставлю дом соседу, Тому, кто яму вырыл мне, И я отсюда не уеду. Здесь похоронен весь мой род, И здесь жены моей могила. Жена в последний час молила, Чтоб я не мстил за свой народ Ее народу. Я не мщу, Но свояка я разыщу - Он отравил колодец мне: Его найдут с ножом в спине. Туда его не отпущу, Где жизнь, как в пестром, ярком сне. 10 Где жизнь? Как в пестром, ярком сне Она могла тебе присниться. Сны на войне - не о войне. В них школьных букварей страницы, Где в строчках - по слогам края, Куда не может быть возврата, В них ты на мотоцикле брата И первая любовь твоя. Там все разрушено давно, Все взорвано и сожжено, И некого призвать к ответу... Глотай, как старое вино, Неисполнимых снов кино, Что видят дети и поэты. 11 Что видят дети и поэты В бомбоубежище глубоком, В котором ни тепла, ни света, Куда протискивайся боком, Где обнимает образа Старуха в ватнике широком, А рядом шепчется с Пророком Беззубый аксакал Мурза? Что видят, слышат, как кричат, Когда сырой и темный ад Качнет на звуковой волне? Гремит, как много лет назад, Глушащий голос канонад: "А на войне как на войне!" 12 А на войне как на войне: Заложников - отца и брата Вчера поставили к стене Под очередь из автомата. В горящий дом загнали мать, Жену, сестру и дочерей. Сын, накорми во рву червей, Чтоб катафалк не нанимать. Смотри, как стаи черных птиц Срывают маски с мертвых лиц, Потом сидят на валуне. Из дальних, из чужих столиц Двуглавым гербом, камнем ниц Орел судьбы летит ко мне. 13 Орел судьбы летит ко мне... Нет, это их бомбардировщик... А может, наш... Ведь в небе не Господь, а Сатана помощник Всему, что с крыльями. Лети Бомбить родильный дом, тот самый, Где был впервые кормлен мамой, И все, что на твоем пути. Тогда, перебирая четки, Отец Небесный стопку водки Тебе нальет за дело это... Судьбы орел или решетка Героям выпадает четко - Ребром серебряной монеты... 14 Ребром серебряной монеты Танкисту в шлем рубли бросают, А шапки у танкиста нету, Его за темя вши кусают. Кому ты нужен, бедолага, Достойно избежавший плена, Слепой, с культяшкой до колена? К чему была твоя отвага? Но трогают обрубки рук Упавший звонко новый руб., По ком звенит он, старина? Его бросает школьный друг, Когда знакомых нет вокруг, Когда сквозь силуэт окна... 15 Когда сквозь силуэт окна За шоры светомаскировки В голодный дом глядит война Глазами опытной воровки, Когда разруха и распад Подобны трупному гниенью, Когда расправы и гоненья, Законы спят и Бог распят - Не жди меня в другой стране, Где жизнь, как в пестром, ярком сне, Что видят дети и поэты... А на войне как на войне - Орел судьбы летит ко мне Ребром серебряной монеты. ----------------------------------
Присоединённое изображение
|